Гудкова Евгения Феликсовна

ГОУ ВПО "ИГПУ"

«Черный монах» А. П. Чехова

Можно с полной уверенностью утверждать генетическую связь «Черного монаха» А. П. Чехова с библейской традицией, отразившейся в творческом сознании художников слова. Лейтмотивом произведения является главный библейский сюжет, повествующий о корне всех бед человеческих, – отлучению от Рая поддавшегося искушениям противника Бога человека.

Главный герой «Черного монаха» Андрей Васильич Коврин попадает в имение Песоцких Борисовку, как утомленный путник в Землю Обетованную. Фамилия приютившего гостя семейства Песоцких является символичной в образной структуре повествования. В ней явно просматривается отсылка к библейскому времени Авраама, которому была обещана Богом счастливая жизнь на Ханаанской земле и умножение рода «как песка морского».

Образ сада сравни Эдемскому: «…около самого дома, во дворе и в фруктовом саду, который вместе с питомниками занимал десятин тридцать, было весело и жизнерадостно даже в дурную погоду. Таких удивительных роз, лилий, камелий, таких тюльпанов всевозможных цветов, начиная с ярко-белого и кончая черным как сажа, вообще такого богатства цветов, как у Песоцкого, Коврину не случалось видеть нигде в другом месте». Уже в описании сада ярко обозначена основная цветовая гамма, тяготеющая к Библейской символике: белый - символ Рая, черным цветом обозначались Ад, смерть, дьявол.

Обитатели усадьбы живут трудами праведными, возделывают сад, стремятся передать будущим поколениям в первозданном виде райский уголок. Коврин испытывает светлые чувства, легкость и радость. Детские ощущения всплывают в его памяти. Не случайно именно в саду Песоцких к Коврину вспоминает детство. Райский сад – заря человечества, его детская, чистая, невинная ипостась.

Но очень скоро радость праведных трудов героев омрачается. Сад подвергается опасности быть замерзшим. И ещё, к тому же, кто-то портит яблоню, привязав к ней лошадь. Образ погубленного Райского сада усиливается от испорченной Степкой яблони – библейского древа познания Добра и Зла – до гибели сада. «Черти! Пересквернили, перепоганили, перемерзили! Пропал сад! Погиб сад!» В саду хозяйничают другие, чего так боялся его хозяин.

Образ утраченного Рая напрямую связан с образом змея-искусителя. В повести библейский персонаж персонифицирован в образе черного монаха. Черный дьявол является герою. Причем появление его близко мифологическому восприятию нечистой силы: «…точно вихрь или смерчь, поднимался от земли до неба высокий черный столб. Контуры у него были неясны, но в первое же мгновение можно было понять, что он не стоял на месте, а двигался с страшною быстротой <…>, и чем ближе он подвигался, тем становился все меньше и яснее.<…>

Монах в черной одежде, с седою головой и черными бровями, скрестив на груди руки, пронесся мимо… Босые ноги его не касались земли. Уже пронесясь сажени на три, он оглянулся на Коврина, кивнул головой и улыбнулся ему ласково и в то же время лукаво. Но какое бледное, страшно бледное, худое лицо!. Опять начиная расти, он пролетел через реку, неслышно ударился о глинистый берег и сосны и, пройдя сквозь них, исчез как дым».

Пространство, на котором происходит встреча героя с черным монахом представлено мифологическими топонимами. Река служит границей между обжитым местом, райским садом, и пустынным полем, где «ни человеческого жилья, ни живой души вдали».

Стоило Коврину только подумать о монахе, как тот возник в его бредовом сознании.

Как и библейский персонаж, монах производит подмену истинного ложным в сознании героя. Величайший грех – гордыня овладевает сущностью Коврина. Даже с хозяином сада происходит некоторая метаморфоза: то он «настоящий», прозревающий гибель сада, то «не настоящий», продолжающий идеализировать Коврина: «В нем уже сидело как будто бы два человека: один был настоящий Егор Семеныч, который, слушая садовника Ивана Карлыча, докладывавшего ему о беспорядках, возмущался и в отчаянии хватал себя за голову, и другой, не настоящий, точно полупьяный <…> Не настоящий Егор Семеныч вздыхал и, помолчав, продолжал:

– Когда он был мальчиком и рос у меня, то у него было такое же ангельское лицо, ясное и доброе. У него и взгляд, и движения, и разговор нежны и изящны, как у матери. А ум? Он всегда поражал нас своим умом. Да и то сказать, недаром он магистр! Недаром! А погоди, Иван Карлыч, каков он будет лет через десять! Рукой не достанешь!»

Таня пытается спасти мужа. Но душа его уже отравлена ядом искусителя, а вслед за ней гибнет и тело.

Мифологические представления народа на страницах произведения связаны с особенным местом, на котором происходит встреча представителей двух миров. После пересечения реки, которая как граница отделяет райское место – сад, Коврин попадает в поле, где «ни человеческого жилья, ни живой души вдали». Пространство делится на две части: обжитое и пустынное. Монах – обитатель пустынного места, иного мира. И эта принадлежность подчеркивается также его появлением из-за сосны, дерева, означающего в мифологическом сознании покой и покой смерти. И что немало важно, он незрим для других героев – праведных тружеников «райского» сада.

Библейское понимание Вечности, чем обольщает монах героя, для Коврина становится концом жизни. Его проклинает Таня. А для изгнанника из Рая впереди только забвение. Из последних сил главный герой пытается обрести утерянное: «Он звал Таню, звал большой сад с роскошными цветами, обрызганными росой, звал парк, сосны с мохнатыми корнями, ржаное поле, свою чудесную науку, свою молодость, смелость, радость, звал жизнь, которая была так прекрасна». Но рядом с ним в момент смерти был тот, кто красивыми словами внушил Коврину мысль об его избранности и привел к гибельному концу.

Легенда о втором Пришествии сопряжена с Нагорной проповедью Христа, в которой он предупреждал, чтобы не всякому духу верили люди: «Он сказал: берегитесь, чтобы вас не ввели в заблуждение, ибо многие придет под именем Моим, говоря, что Я; и это время близко: не ходите вслед их» (Лук.21:8). В произведении есть прямая отсылка к библейским пророчествам, прозвучавшая из уст Коврина: «…самая суть, самый гвоздь легенды заключается в том, что ровно через тысячу лет после того, как монах шел по пустыне, мираж опять попадет в земную атмосферу и покажется людям. И будто бы эта тысяча лет уже на исходе… По смыслу легенды, черного монаха мы должны ждать не сегодня – завтра». Одновременно задается раздвоенность образа монаха. Его вторая часть, «другой», появляется на страницах повести: «Тысячу лет тому назад какой-то монах, одетый в черное, шел по пустыне, где-то в Сирии или Аравии… За несколько миль от того места, где он шел, рыбаки видели другого черного монаха, который медленно двигался по поверхности озера. Этот второй монах был мираж. <…> От миража получился другой мираж, потом от другого третий, так что образ черного монаха стал без конца передаваться из одного слоя атмосферы в другой. <…> Наконец, он вышел из пределов земной атмосферы и теперь блуждает по всей вселенной, все никак не попадая в те условия, при которых он мог бы померкнуть».

Таким образом, библейский сюжет нашел свое подлинное отражение в идейно-образной композиции «Черного монаха». Подоплека конфликта произведения имеет глубокие нравственные, философские и религиозные корни.

2006 г.